Женщина в наукеФизик Валерия Родионова о перспективных разработках, сексизме преподавателей и материнстве
- эксклюзив
- 04 марта 2021
Валерия Родионова — учёный, кандидат физико-математических наук, обладательница премии L’Oreal-UNESCO для женщин в науке. Переехала в Калининград из Москвы, чтобы открыть в БФУ лабораторию. Возглавляет научно-образовательный центр «Умные материалы и биомедицинские приложения». Мы поговорили с ней о прорывных технологиях в физике, гендерных предубеждениях и состоянии науки в России
Чем вы занимаетесь сейчас?
В середине февраля мы узнали, что выиграли один из самых престижных грантов на проведение исследований научными лабораториями мирового уровня. Получили его на разработку и исследование мультиматериалов с магнитными нанокомпонентами для аддитивных 3D-5D технологий.
Что это значит на практике?
При 3D-печати мы предлагаем добавить в вещество магнитные частицы и планируем научиться управлять ими. Применений этой технологии может быть много, но одно из основных — регенеративная медицина. Чтобы выращивать органы и клетки, нужно имитировать условия их формирования в организме. Воссоздать эти условия можно с помощью магнетизма. Под воздействием магнитного поля частицы будут смещаться и растягивать волокна, имитируя электромагнитную и механическую стимуляцию. А если создать переменное магнитное поле, то мы сможем воспроизвести ещё и вибрации. Так мы создадим условия, близкие к естественным.
Вы учились в МГУ, а теперь работаете в Калининграде. Как это получилось?
В 2010 году защитила кандидатскую диссертацию на физфаке МГУ. После этого мне предложили позицию постдока (временная исследовательская позиция для учёного-кандидата, который хочет продолжить академическую карьеру. — Ред.) в университете в Стране Басков и одновременно позвали в Калининград, чтобы сделать лабораторию. В то же время я была учёным секретарём на международной конференции по магнетизму в Москве. В итоге 2011 год получился совершенно сумасшедшим — каждый месяц по несколько раз летала то в Испанию, то в Калининград. С собой был только ноутбук и сумочка. Даже вещи не брала: везде было по комплекту одежды. Это как раз тот опыт, про который говорят: не хотела бы повторить, но никогда не отказалась бы.
И как же вас всё-таки уговорили остаться в Калининграде?
Мне предложили свободу. Это то, на что клюют амбициозные молодые люди. Причём никто не предлагал хорошую зарплату. Даже сейчас официальный оклад меньше среднего по области, остальное — с выигранных грантов. Зато была свобода выбора темы; выбора, какое оборудование купить, с кем работать. Поэтому на семейном совете с мужем выбрали Калининград. Здесь в 2013-м у меня родилась дочка.
А как вообще так получилось, что вы решили пойти в науку?
На самом деле, я не решала. В каком-то смысле моя судьба была предопределена — со второго класса училась в физико-математическом лицее в Сарове. Правда, ещё в десятом классе говорила, что ни за что не свяжу свою жизнь с физикой, но в итоге поступила на физфак МГУ.
И там наука затянула?
На первых курсах особо не задумывалась о перспективах, просто училась. А потом настал момент, когда нужно было закрепляться на кафедре. Большинство преподавателей просто проверяли, что из изученного мы помним, а заведующий кафедрой магнетизма сразу спросил: «Вы паять умеете? У меня усилитель сломался, почините его». Перед нами поставили конкретную задачу, и чтобы её решить, нужно было проанализировать ситуацию, разложить её на конкретные шаги, да ещё и показать какую-то командную работу. Это был взрыв мозга. В итоге на кафедру пошла не потому, что мне магнетизм нравился, а потому, что зацепил руководитель. А потом затянуло. Находилась в лаборатории с утра до ночи.
Сталкивались ли вы с проблемами или предубеждениями, связанными с тем, что вы женщина?
На моей кафедре такого не происходило, но до распределения встречалось регулярно. Некоторые преподаватели были уверены, что все девочки пришли на физфак, чтобы найти мужей, и ставили им пятёрки. Кто-то, наоборот, считал, что женщине не место в физике, и валил. Но мой руководитель объяснял: это естественно, что поначалу девушку воспринимают как девушку, но если не обращать внимание на провокации, ситуация изменится. Так и случилось: теперь во мне видят в первую очередь исследователя. Своим студенткам говорю то же самое. Я против радикального феминизма: у нас в лаборатории нормально, что тяжёлое таскают мальчики, а столы вытирают девочки. Считаю, что это заложено природой. Но это не мешает нам обсуждать науку и относиться друг к другу с уважением.
Значит, предубеждения до сих пор существуют?
Мне кажется, в большей степени отношение к девушке в науке зависит от того, как она себя поставит. Но только до появления ребёнка. После этого всё меняется. Семь лет назад родилась дочка, и я долгое время пыталась делать вид, что это никаким образом не должно мне мешать. Сейчас понимаю — не нужно было так поступать. Есть факторы, которые нельзя не учитывать: например, не получится уехать на несколько дней и оставить грудного ребёнка. И мир движется навстречу молодым мамам. На мировых научных конференциях можно подать заявку на бебиситтера и на детскую комнату. Благодаря этому там стало больше женщин с детьми. Это не может не радовать: если из-за ребёнка на 2–3 года выпасть из жизни, в науке за это время всё изменится.
В 2018 году вы стали «Женщиной года» в Калининграде и выиграли в конкурсе L’Oreal-UNESCO для женщин в науке. Считаете ли, что нужно выделять гендер в подобных конкурсах?
Горжусь тем, что выиграла премию, где на место претендовало 40 человек. Раньше скептически относилась к таким мероприятиям: мне казалось, что это какая-то дискриминация, ведь наука не знает пола. Сейчас понимаю, что они важны, и с удовольствием участвую. Это помогает бороться со стереотипами, что женщинам не место в физике.
Бывали моменты, когда хотелось всё бросить?
Желания бросить науку никогда не было, но вернуться из Калининграда в Москву первое время очень хотелось. Всё-таки уровень образования в МГУ и в БФУ отличается. У студенток, пришедших ко мне писать диплом, в расписании стояло два часа в неделю в лаборатории — за это время нельзя сделать хорошую научную работу. Когда эти девочки услышали, что надо приходить чаще, они спросили, сколько им за это будут платить. Я была в шоке. Но потом стали появляться студенты, которые понимали ценность работы в науке: сначала ты работаешь на своё резюме, потом оно на тебя. Теперь они выигрывают гранты и стипендии.
Как вам кажется, почему так мало молодых людей идёт в науку?
Думаю, есть две причины. Во-первых, сейчас из масс-медиа транслируется мысль, что не обязательно думать или что-то делать — можно просто стать блогером, и у тебя всё будет. Во-вторых, всё-таки мир изменился: знания, умения и навыки сейчас ценятся больше, чем корочка. А чтобы получить их, не обязательно идти в университет.
А какие навыки нужны современному учёному, помимо аналитических?
Безусловно, знание английского. А вообще становятся всё более важны soft skills* — например, научная коммуникация, умение презентовать и бизнес навыки. Современному учёному нужно уметь «продавать» себя в двух направлениях: с одной стороны, донести, зачем ты делаешь фундаментальную науку, с другой — объяснить, где результаты исследований можно применить.
Как вы оцениваете состояние науки в России сейчас?
По официальным рейтингам видно, что мы отстаём. Если у ведущих стран в эти рейтинги входит по десять университетов, то от России там может быть один-два вуза. Это, конечно, очень грустно.
С чем это связано?
Долгое время у нас не было системы привлечения молодёжи в науку. Многие уезжали за границу, потому что в России была неконкурентоспособная зарплата и условия. Из-за этого не было преемственности поколений. Но сейчас мы, безусловно, движемся в правильном направлении. Думаю, что в ближайшее время ситуация начнёт выправляться.
* «гибкие навыки»
Фото: Елена Будеркина и из архива героини