«У женщины как объекта искусства нет недостатков»«Нежные бабы» о своём 10-летии, культурных переменах и сиськах

«Современным художником может стать любой. А остаться им - единицы», - что-то такое говорит Елена Цветаева, директор Калининградского филиала Государственного центра современного искусства, представляя выставку «Ночью все женщины нежны». В Закхаймских воротах полсотни людей, арт-пространство преображено. Сверху спускается белая ткань, на неё проецируются видео с перформансами «Нежных баб» - Александры Артамоновой и Евгении Лаптевой. На одном Лаптева что-то рисует на полупрозрачной пластмассе собственным (да, человеческим) молоком – это «Молоко для Веры» 2015 года. На другом девушка бьёт ногами край полыньи, разбивая лёд в крошки – это «Лёд» 2011-го. Больше всего гостей останавливается у полотна в дальнем правом углу – где в зацикленном видео Артамонову бьют по лицу веником из крапивы. «Видеоперформанс обращается (…) к ситуациям, когда высказывание становится невозможным в силу разных причин: политических или личных, внутренней или внешней цензуре», - говорится в раздаточном материале к выставке о «Крапиве» - прошлогоднем акте «Нежных баб». Отчётливые шлепки стеблей по коже гулко разносятся по арт-пространству, Инстаграм заполняют stories. Всего на ткань проецируется семь перформансов; ещё на одном экране, небольшом, почти как раньше стояли в парикмахерских на городских окраинах – в другой части зала – показываются акции в городском и природном ландшафте.

Не дождавшись окончания приветственного слова, Лаптева и Артамонова опускаются на колени и начинают собирать разбросанный по полу тополиный пух – его привезли незадолго до начала в двух внушительных сумках и разбросали шелудивым аллергенным ковром. Кто-то из гостей начинает снимать происходящее, иные помогают укладывать пух в мусорные пакеты, а некоторые демонстрируют неловкость, испуганно озираясь. Все становятся частью выставки, это – тоже перформанс, традиционно для «Нежных баб», понятный не всем. Близко к барной стойке разворачивается диалог.

- Вы можете мне объяснить, что вообще сейчас происходит?

- Это современное искусство, его задача провоцировать эмоцию, негативную или позитивную — неважно.

- Но это же какой-то бред!

- Видите, у вас есть эмоция, значит, искусство добилось своего.

- Видимо, это искусство не для меня.

Молодая пара заказывает кофе на вынос и покидает арт-пространство.

В практически любом справочном материале об арт-группе «Нежные бабы» будет написано: «Основанная в Калининграде группа – один из немногих коллективов в русском искусстве, кто последовательно занимается гендерной проблематикой». Выставка в «Воротах» подводит промежуточный итог деятельности Артамоновой и Лаптевой, - в арт-среде они последние десять лет. Это значит, что работать с гендерной темой они начали сильно до кампаний #metoo и #янебоюсьсказать, во времена, когда крушение доброго имени Харви Вайнштейна казалось шуткой, словосочетание Pussy Riot скорее ассоциировалось с названием секретного уровня в сюрреалистичной инди-видеоигре, а слово «дизайнерка», скорее всего, не использовала даже Анна Алимпиева. В общем, задолго до того, как это стало мэйнстримом.

«Нежные бабы» существуют 10 лет. Вы начинали ещё при другом президенте, можно сказать. Что, по-вашему, стало с восприятием женщины в российском обществе за это время?

Александра Артамонова: Первые годы работы группы были при другом президенте, но как это было, я, если честно, плохо помню: мы работали очень нерегулярно, спонтанно и, если честно, как-то очень мало думали о последствиях того, что делаем. Последнее понятно, потому что какими-то радикальными наши работы не назовешь — это все же довольно традиционная перформансистская практика. Но мне кажется, что в тот период, когда у власти был Медведев — свободы для тех художников, которые работают с акциями, перформансами и так далее было гораздо больше. Можно еще и Ельцина вспомнить. Мы помним, что важную премию в области современного искусства получила группа «Война» при Медведеве. При Путине это представить абсолютно невозможно. И мы можем вспомнить, что акцию Павленского, которую в прошлом году выдвигали на премию — просто исключили из списков. Это если о перформансе вообще. Что касается восприятия женщин, то этому посвящен ряд исследований. Но первое что бросается мне в глаза — это некая дуальность.

Очень здорово, что, с одной стороны, женщины в России начинают отстаивать свои права, очерчивать границы, говорить на те темы, которые раньше были табуированы (все эти акции «я тоже» и «я не боюсь сказать»). И очень плохо, что  с другой стороны наше традиционное и патриархальное общество в довольно агрессивной форме навязывает паттерны поведения — против абортов, за рождаемость и так далее, ну и это прекрасное общественное «сама виновата» никуда не делось — но тут уж Путин точно не при чем, это что-то супер ментальное.

Евгения Лаптева: В смысле, при другом? Путин и был. Только был моложе, мы тоже были моложе. Мы были студентками факультета филологии и журналистики, последние курсы. Не знаю, что  стало с восприятием женщины в российском обществе, но у меня восприятие себя как женщины в обществе сильно поменялось. Думала, вот когда мне будет 30 лет, тогда и начну красить губы и носить каблуки и буду женщиной. Раньше я и женщиной-то себя не считала и не понимала, что это значит - быть женщиной? Рваные джинсы или широкие штаны с карманами, украшенные металлическими цепями, нашивками с Че, сумка собственного пошива, украшенная булавками, кеды, батон с майонезом на лужайке, бегала за трамваями, не пользовалась косметикой. Женщину, не отрицающую и подчеркивающую свою женственность, но делающую это безвкусно, нарочито и пошло, мы в шутку называли «очень тетка» (это такой кривой перевод - really women - парафраз песни Роя Орбисона Oh, Pretty Woman). И в первом перформансе «Кольцевание» мы как раз высмеивали свадебный китч: «повернутость» и зацикленность женщин на стремлении поскорее выйти  замуж и побыть свадебной принцессой один день. А сейчас, 10 лет спустя, я уже сама не против добавить немного китча в свою жизнь: закатить традиционную свадьбу с белым пышным платьем, принять в подарок цветы, даже красные розы или конфеты в коробке в форме сердца - все, что казалось раньше таким банальным. Сейчас это уже не воспринимается как пошлость. Я стала мамой и вообще стала ценить все проявления жизни. Старость? Или мудрость? (смеется)

На открытии вернисажа были сказаны слова о том, что стать современным художником может каждый, а вот остаться таковым, мало кто. Что даёт вам силы и вдохновение продолжать работу до сих пор?

А.А.: Есть потребность высказывания, потребность рассказать историю или заговорить о проблеме тем способом, который дает перформативное искусство. Что даёт силы — то, что это востребовано у зрителя. У нас в большинстве своем очень благодарные зрители в разных городах и странах: очень чуткие, переживающие, трогательные. Во всяком случае, на презентациях и открытиях мы видели таких и получаем много обратной связи от таких.

Вообще, мне кажется, что век перформансиста в России очень короткий. Назови тех, кто начал в девяностые или в нулевые и работает до сих пор?  Если вспоминать навскидку, то кажется, что едва ли не единственный из российских художников, кто занимался перформансом последовательно и чуть ли не до конца своей жизни – это Мамышев-Монро. Если мы посмотрим на тех, кто начинал в девяностые или в начале нулевых – вот Ковылина, вот Осмоловский, то увидим, что никто из них уже не практикует перформанс как таковой, но зато они открывают школы, набирают учеников и проводят какие-то занятия, посвящённые в меру радикальным телесным практикам. Медленно, но регулярно работают практически наши ровесники — Андрей  Кузькин и Оля Кройтор. Но это закон жанра: если ты работаешь с перформансом, в том числе и публичным, то твой каждый следующий жест должен быть сильнее предыдущего. И вот мог бы быть вопрос — где на это брать силы. Я не знаю.

Е.Л.: Вначале у меня была только художественная  школа за плечами, которая за восемь лет уже достала своими натюрмортами, поэтому погрузиться в современное искусство было легко, интересно и приятно. А вот задержаться в нем мне лично помогло окружение, друзья, тусовка. Дружба с фестивалем СЛОWWWО (там некоторые поэты тоже делали перформансы), все мероприятия, выставки и лекции Балтийского филиала ГЦСИ с 2004 года, которые я начала посещать, затем знакомство с искусствоведами из Петербурга на фестивале ИНСТЕРФЕСТ в Черняховске и понеслось… Далее учеба в «Про АРТЕ» в Петербурге и Москве, затем в магистратуре СПбГУ — Факультет Свободных искусств и наук на «арт-критике». Большое значение для творчества имеет среда, важна поддержка близких. Мои сумасшедшие идеи поддерживал и помогал реализовать бывший муж Егор Баев, куратор «Деревни художников» в Петербурге. Шесть лет я жила и творила на два города. Более всего вдохновляет личная жизнь, потому что это всегда переживаешь острее, чем политику, но так как живешь не на необитаемом острове, то общая ситуация в обществе, в стране и мире, конечно, тоже влияет на рабочий процесс. Силы мне дает созерцание другого чужого хорошего искусства и природа.

Как у вас отношения с другими женщинами, ставшими свидетелями вашего искусства? Напарывались на их агрессию к своим акциям и себе?

А.А.: Да нет особо. Так, есть сетевая агрессия, но это сейчас нормально. В инстаграм после Триеннале в Гараже были комментарии от таких пользовательниц с силиконовыми губами: о, ну «Нежные бабы» это вообще ад, что кураторы не могли сиськи нормальные найти. Это весело.

Е.Л.: По-разному бывает. Однажды женщина подошла после выставки со слезами — в Москве на Триеннале. А как-то я стояла рядом и подслушала мнение одной гламурного вида женщины о работе «Молоко для Веры», она возмущалась, как мне не стыдно это показывать. В этом перформансе я рисую грудным молоком абстракцию на прозрачной пленке, разделяющей меня со зрителями. Это очень трогательная и нежная работа о том, как женское тело сигнализирует о материнстве, о связи, что рождается вместе с ребенком. Несмотря на то, что не все новорожденные сразу оказываются дома, бывают тяжелые случаи, как у нас, когда дети рождаются раньше срока, травмированные, находятся месяц или больше в реанимации. На такую брезгливую зрительницу я нарисовала карикатуру и недавно в арт-резиденции в Аренсхопе, мы показали это видео сразу с визуальным ироничным комментарием.

Можно признать, что вас замечали на западе. Не исключительно ли это потому, что русская баба пока что важнейший экспортный товар страны после нефти и газа?

А.А.: Насчёт нас не уверена, мы на довольно универсальном языке говорим, очень понятном. И не сказать, что у нас там как-то много чего-то специфичного русского. А вообще сейчас пишут, что русские жёны — вот это классный экспорт.

Е.Л.: Не уверена, что я согласна с высказыванием. Я приезжаю в Литву или Польшу и не чувствую себя экспортным товаром. Наоборот, даже как-то легко сливаюсь с толпой. Помнишь, Саша, как в Берлине я провела эксперимент, надела вечернее платье и домашние тапочки и в таком виде отправилась на открытие большой выставки Национального Арт Прайса!? По-моему, никто даже не обратил внимание. В Берлине вообще очень свободно люди одеваются и выглядят все так ярко и интересно — просто нон-стоп перформанс. Ощущение себя как экзотического объекта у меня было в Южной Корее на перформанс-фестивале. Вот там был нон-стоп перформанс, многие хотели меня потрогать, сфотографироваться со мной на память и потанцевать, потому что у них есть примета, что человек со светлыми волосами приносит удачу.   

Насколько вообще «Нежные бабы» национальный проект? Могли бы вы появиться где-нибудь, я не знаю, в Греции?

А.А.: Про национальный проект ничего не могу сказать, могу только повторить про универсальность языка и проблематику, к которой мы обращаемся. Да где угодно мог появиться.

Е.Л.: Могли бы. Главное, чтобы мы с Сашей встретились в Греции и были бы определенные обстоятельства и люди вокруг, художественная среда. Мы, как и все, кроме Северной Кореи, живем в глобальном мире, у нас история современного искусства тоже глобализированная арт-ярмарками, крупными выставками-блокбастерами в мировых музеях и венецианскими биеннале. Но по месту рождения мы кёнигсбергские калининградки. Просто это наше самое дорогое и родное место, хотя мест прекрасных в мире много и работать мы можем где угодно.

Что вам больше всего нравится в русских женщинах?

А.А.: Умение ходить по плохой дороге на очень высоких каблуках с ребенком на руках.

Е.Л.:  Мне нравятся длинные косы и кокошники.

Нельзя не спросить людей, которые едва ли не в каждом из своих перформансов объективируют себя: в чем недостаток женщины как объекта искусства?

А.А.: У женщины — ни в чем. Недостатки есть у тех, кто приходит на выставку со своими представлениями и ожиданиями чего-то от наших работ, а когда эти ожидания не подтверждаются — начинаются обиды на весь фейсбук, какие-то истерики, даже как-то неловко это читать. И главный недостаток у этих людей — это полное отсутствие терпимости к другому.

Е.Л.: Нет недостатков, одни достоинства, которые миллионы лет вдохновляют всех и на подвиги и на создание искусства.

Что думают «Нежные бабы» о медийных крестовых походах в поддержку феминитивов?

А.А.: Ну, двадцать первый век, язык меняется, в одних случаях динамично и легко, в других — вот с такими крестовыми походами. За этим очень интересно наблюдать и видеть на практике, как женщины в обществе меняют отношение к себе, как настаивают на том, чтобы их называли «редакторками», «авторками» и так далее, как постепенно эти слова закрепляются в языке. Мне не всегда привычно, но мне  нравится.

Е.Л.: Мне всегда интересно наблюдать, что делают другие художницы, работающие с перформансом. А один раз у нас был опыт, мы участвовали в чисто женской выставке в Хельсинке «Революция в сети». Она была посвящена ситуации в медийном пространстве, после случая с Pussy Riot. Тогда несколько наших работ очень мифологичных, попали в совершенно конкретный чужеродный контекст, выбранный куратором. У нас ведь не агитационные работы, мы пашем на своем собственном поле.

Решающий эпизод вашей выставки состоится 12 числа - в день России, причем «просьба приходить в одежде, которую не жалко испортить». Что это будет и, если такой одежды нет, можно ли прийти и посмотреть издалека?

Е.Л.: Прийти, конечно, нужно и можно издалека наблюдать, это добровольное дело. День России и  наш финиссаж это совпадение. Мы сохраним интригу, но сделаем подсказку, что в новом перформансе «Манеры поведения» мы объединим классическую технику монотипии, фуршет и артист толк.

Фото: Александр Любин