«Пахнуло СССР… в хорошем смысле»Гоша Куценко о «Балтартеке», церковных кладбищах и коррупции

Г.К. Я был на разных форумах – на Валдайском, на Машуке несколько раз. И они конечно все отличаются – валдайская публика более замороченная, там форум больше выглядит как бизнес-проект. Там совсем иначе общаются. Кавказский форум тоже другой. А здесь чувствуется море. И здесь публика гораздо больше похожа на счастливых людей. Я видел любовь в глазах.

Г.К. Друг к другу. Они мне записки передавали – ребята писали девушкам, просили прочитать, причём подписывались «Неизвестный поклонник». Чувствовался запах молодости и пионерлагеря. Я вчера даже сказал им, что «форум» - это не совсем наше слово. Лагерь, в хорошем смысле, гораздо больше там подходит.

Г.К. Я честно скажу – я ничему не хочу их учить, я получаю удовольствие от этого общения. В основе моих жизненных взглядов лежит профессия, и я говорил им об этом. О том, чем актёрская профессия отличается от других. Когда человек приходит в офис, он сидит там восемь часов, а потом убегает в жизнь: в семью, любовь, развлечения, спорт. У актёров всё иначе. Мы находимся в жизни каждый миг – твоя репетиция началась в тот момент, когда ты принял решение выбрать эту профессию. Какой будет эта жизнь – зависит от твоего таланта. Хочешь, живи в приключениях, хочешь – ещё в чём-то.
Меня, конечно, спрашивали много про актёрство – видно, что ребята пристреливаются к жизни, думают о будущем. И я рассказывал им о том, что эта профессия опасна своими соблазнами. Она просто нашпигована ими. Чтобы сыграть, ты должен всё попробовать – никуда от этого не денешься. Поэтому актёров не хоронили в старину на церковных кладбищах...
Это как с детьми, которых ограничивают. Моя дочка вот нереально любит конфеты – а в этой профессии все конфеты перед тобой. Нужно уметь себя контролировать…

Г.К. Я не увидел ничего такого у молодёжи, с которой я общался. Я у них ассоциируюсь в первую очередь с кино, с каким-то таким романтическим пространством – чем-то ласковым и нежным.

Г.К. Конечно был. Но я был правильный добрый парень и очень простой. Ничего интересного, в общем. У меня было хорошее детство, любящие родители… А СССР ведь вообще был страной стариков и детей – тяжело жилось только тем, кто посередине.

Г.К. Ну, я не был ребёнком, который каждое лето стартовал в лагерь. Главным лагерем, если так можно сказать, для меня была армия. Это было место, где я просуществовал два года сразу за все лагеря вместе взятые. И время такое было, знаете… я вот вспоминаю себя в том возрасте – у меня ведь и протестов-то особых внутри не было. Я не жил в конфликте с обществом или собой. И уж точно в свои 20 лет я совершенно ничего не знал про коррупцию. Мой отец начинал с рабочего, потом стал инженером, затем руководителем предприятия, после стал замминистра радиопромышленности СССР. Я только сейчас понимаю, какая серьёзная работа у него тогда была. Я знаю точно одно – что он никогда в жизни не брал взяток. И для меня, как ни крути, отец всегда был предметом подражания. Я знаю это на все сто процентов. Однажды в 1991 году я привёл своего друга, который был бизнесменом, к нам домой. Тогда же все были начинающими бизнесменами. Не было ещё грани между преступлением и бизнесом. Сейчас удивляются взяточничеству чиновников, но дело в том, что нам именно так преподнесли капитализм нашей стране. Удивительно, что на Западе кричат про нашу продажность – ведь именно таким образом разваливали СССР… Ну, в общем, я привёл своего друга, и он предлагал некую комбинацию, состоящую всего из одного звонка – отец должен был позвонить своему другу, замминистра финансов и договориться о чём-то. Отец кивнул в ответ на предложение головой и сказал: «Я подумаю». Когда товарищ ушёл, отец сказал мне: «Сынок, никогда в жизни не предлагай мне больше такого. Для меня это унизительно!»

Г.К. Да нет, молодёжь такая же. От них прямо отчётливо пахнуло СССР… в хорошем смысле. Они такие прекрасно трогательные ребята – сердечки какие-то даже сделали. Я понял, что им хочется музыки, а я же привёз музыкантов, своих любимых друзей, и мы зазвучали очень хорошо, попели.

Г.К. Ай, я универсальный. Но, честно скажу, в «Артеке» я менял в песнях какие-то слова, потому что понял – у меня репертуарчик-то такой двусмысленный, хулиганский. Но в основе любой моей песенки лежит юмор, о любви ли я пою, о дружбе, я всё равно смотрю на это с территории веселья и юмора. Есть конечно песни, которые предлагают слушателю задуматься о чём-то, погрустить – песня-воспоминание о маме, например, или о войне, но так всё о любви и с юмором – понятно для любой публики.

Г.К. Правда, эта любимая? Ну это Анюта придумала, мы с ней вместе начинали. Я был её первый актёр в картине «Марс». И ей очень нравилось, как я работаю, да и вообще у нас была какая-то человеческая симпатия. Когда она пригласила меня сниматься в своём дебюте, я прочитал сценарий и спросил: «Кто это написал?» Она говорит: «Я!» И я сразу сказал, что согласен. Хотя спросил я довольно жёстко.

Г.К. Это было… Вот знаете, когда женщины пишут о боксе? Прикольно, в общем. Но она оценила мой юмор, и мы сделали достойное кино. Я люблю эту картину – свобода, Балаклава…

Г.К. Ну не знаю… Это Ани восприятие. Мне нравится удивлять женщин. Покорять женские сердца можно только удивляя. Наверное, поэтому я и пою. Потому что, когда я пою, от меня ведь никто ничего не ждёт.