Бывший куратор «Гоголь-центра»Театр стал собакой, которую отпустили и теперь решили взять обратно на короткий поводок

Как героиня «Нимфоманки» (18+) Триера могу сказать: «Я ничего не чувствую». Слишком много уже перечувствовал. Кроме того, как человек, привыкший работать с эмоциями, стараюсь их контролировать. Тем более со дня закрытия «Гоголь-центра» уже прошло время. Сейчас, оглядываясь в прошлое, вижу, что это была огромная и очень важная часть жизни. И она закончилась. Знаете, как коммунисты положили мумию Ленина в Мавзолей и водят к ней пионеров в Москве. Не хотелось бы из «Гоголь-центра» делать такую мумию.

Конечно, мы были готовы. Всё об этом говорило и все об этом говорили. Поэтому ничего удивительного для нас не произошло. Это случилось по расписанию, как поезда ходят. Главное в такой момент не лежать на рельсах. Гораздо сложнее была ситуация три-четыре года назад, когда шло «театральное дело», Кирилл Серебренников находился под домашним арестом, и его не отпустили попрощаться с умирающей матерью. Или, когда директор театра Алексей Малобродский находился в СИЗО и у него случился сердечный приступ в суде.

Да, такие мысли были каждый день. Но сильнее всего мы волновались за своих коллег. Что с ними произойдет. Понимаете, вопросы физической жизни, безопасности, здоровья — на первом плане. А театры, спектакли — важное, но второе. Заниматься искусством можно где и когда угодно. Конечно, лучше, если у тебя есть крыша над головой. А у Шекспира, кстати, не было крыши в театре, но его это не останавливало. Если есть свет, тепло, зарплата — это хорошо. Но лучше всего, когда у тебя есть жизнь и безопасность. Государство закончило с нами контракт и отпустило. И, поверьте, это не худший вариант.

Если говорить формально, то закончились контракты. Кроме того, Кирилл Серебренников не раз говорил, что театр как общность, как единство живёт десять лет. Нашему театру было девять с половиной лет. Ещё в 2015 году Серебренников сказал, что через пять лет закончит свой контракт и уйдёт. Он так и поступил. Очень важно уметь вовремя уходить.

Видимо, власти перестраивают культурную политику, и, надо сказать, имеют на это право. Потому что мы подписывали договоры с государством, и все, кто соглашался на работу в таких театрах знали, что Департамент культуры определяет их политику. Всё произошло естественным образом, как смена времён года. Представьте, что после зимы наступило лето — на улице стало жарко. И было бы странно включать в квартирах батареи. А московские актуальные театры создают температуру в обществе, поднимают острые темы, сложные проблемы. Оставлять их сейчас — это как включить в квартирах отопление. Общество перегрето самыми разными вопросами. Поэтому государство понижает градус, «выключает батареи».

Он всегда был опасен. Батарея может потечь, газовая плита взорваться. Театр — это точно такая же сеть или труба, которая проложена в стенах общества. Как экономист по первому образованию могу сказать, что людей практически сначала волнуют зарплаты, деньги, а потом уже — культурные вопросы. Как говорится у Брехта, «сначала пища, а потом мораль». И когда человек раздражён чем-то фундаментальным и рядом есть ещё один источник раздражения, то он может сорваться на него. Скажем, если во время нашего разговора будет лаять собака, то я могу вспылить. Потому что я в целом раздражён. Поэтому театр стал такой собакой, которую отпустили и теперь решили взять обратно на короткий поводок.

Этого продукта пока ещё никто не видел, но новый худрук — Антон Яковлев — говорил в интервью, что планирует новый театр и репертуар. Он имеет на это право, а я имею право это не смотреть. Проблемы в обществе начинаются тогда, когда все начинают лезть друг к другу или заставлять себя любить.

Театр всегда был больше, чем стены и пространство. Сегодня у него появилась возможность стать ещё чем-то. Например, видеоверсией, VR*-театром, AR**-театром. Дело в том, что «Гоголь-центр» был преимущественно традиционным театром, куда приходили зрители. Неслучайно он назывался центром, то есть местом, которое посещали для социализации. Где важен не только спектакль, но и всё, что происходило вокруг него. Вступление, буфеты, лаунж-зона, возможность сделать селфи или пообщаться с другим зрителем. Что теперь будет с «Гоголь-центром»? Его больше нет — это первое, что нужно понять. А второе — что есть все те, кто его делал. Каждый из нас в каком-то смысле индивидуальный предприниматель. Мы работали в государственном театре, но не в крепостном. Теперь любой из нас должен самостоятельно решить, чем он хочет заниматься.

Это очень важный вопрос. Театр — не просто развлечение, но и набор социальных практик, которые возникают после спектакля. Грубо говоря, если ты зритель, который лишился любимого театра, то иди и делай его сам. И ты увидишь, что всё это время другие зрители уже так и делали — создавали и поддерживали независимый театр. Рядом с «Гоголь-центром» есть частная площадка «Внутри». К тому же существует «Театр.doc» и множество других независимых театров. Сегодня они по-прежнему работают, у них есть свой зритель. Да, у них меньшие залы, но зато гораздо большая мобильность и нет зависимости от государства. Приведу вам простой пример. Вот есть в городах общественный транспорт, а есть такси, везущее частного заказчика по нужному направлению. Государственный театр — это такой автобус, который ходит раз в час по своему расписанию. Если ты на него опоздал, то он уехал без тебя. Стоит автобус дешевле, но у него свои правила, своя атмосфера. Надеюсь, театр поймёт, что должна произойти уберизация искусства. И для него в перспективе это гораздо полезнее, чем все надежды на государственный театр-автобус.

Супергерои тоже должны отдыхать. Как и суперзлодеи. Поэтому я нахожу для себя большое утешение в бездействии. И я бы мечтал о такой вещи, как забвение. Чтобы через год-два спустя при упоминании моей фамилии люди бы спрашивали: кто это? Вижу, как сегодня постоянная включённость в общественную повестку, в новости, политику сильно ухудшает качество мышления творческих людей. Поэтому счастье в том, что у меня есть возможность остаться наедине с собой и помолчать. Оказывается, молчание — это тоже искусство. Я не научился этому до сих пор. И я понимаю, в чём сила Владимира Ильича, который лежит в Мавзолее. Он молчит в ответ на все наши проблемы и выглядит невероятно умно.

Сейчас в инфошуме работают только такие идеи, которые можно выкрикнуть. Очень короткие, как при пожаре, когда нужно закричать: «Беги туда, прячься здесь!». Общество находится в таком состоянии, что «длинные мысли» или идеи не воспринимаются, метафоры не работают. И для тех, кто занимается творчеством, это большая проблема. Поэтому люди, которые сегодня молчат, кажутся мудрыми сфинксами. Пелевин, например, в этом году не выпустил книгу. Правильно сделал.

Однажды я сделал музыку для мокьюментари-фильма «Родина-мать» про альтернативную историю России с точки зрения феминизма. Как если бы в XX веке был матриархат. Например, Сталин оказался женщиной. Я работал над звуком для этого фильма с помощью нейросети MuseNet, которая генерировала потоковую музыку. Это невероятный опыт, до этого понятия не имел, как такое делается. Поэтому был невероятно рад, что всё получилось. Сейчас использую нейросеть Midjourney, чтобы генерировать иллюстрации для своих текстов в социальных сетях.

Я бы хотел сделать лекцию о «таблетках» для творчества. Называется она «Как возбудить в себе творчество?» Честно говоря, это было рабочее название, за которым я не уследил, и вот оно стало итоговым. Собирался его поменять, но потом спросил себя, на что именно. Слова «пробудить», «разжечь» не идут ни в какое сравнение со словом «возбудить». В этом слове есть смысл, который отличает его от остальных. Представьте, что это как радость перед встречей с человеком, в которого вы влюблены. Ролло Мэй в знаменитой книге «Мужество творить» 16+ называет творческий акт «встречей» — с языком, новым опытом или даже со смертью. Так вот, к встрече с творчеством нужно готовиться как к свиданию. Хочу ещё рассказать о том, что делали классики — от Агаты Кристи до Бетховена — особенно в те минуты, когда вдохновения не было. О том, как они приглашали его на встречу.

Да, это всегда музыка. Не могу работать в тишине. В основном классическая, электроника или альтернатива. Главное, без слов. Потому что слова, во-первых, меня очень сильно отвлекают.

Думаю, что это возможно для любого человека, который вернётся в прошлое и увидит созданные им тексты или картинки. И задаст вопрос, что их объединяет. Я сделал точно так же — повернулся назад, посмотрел и решил собрать своеобразный гербарий из всего, что сделал. Ведь неслучайно соцсети нам каждый день напоминают, что мы писали год или два назад. Я всё время хочу эту функцию отключить — она меня пугает. Когда вижу, как сильно изменилась жизнь, тексты и я сам.

Будет гораздо интереснее! А если собрать сторис, то получится живая книга, как в «Гарри Поттере» 16+. Я сам регулярно вспоминаю великие цитаты Ольги Бузовой (смеётся): «Никогда ничего не бойтесь! Живите здесь и сейчас! Кайфуйте. Жизнь одна…». Шутки шутками, но ведь Бузова здесь практически повторяет латинскую фразу carpe diem — «лови мгновение».

Я очень сильно удивился, если не сказать, что… офигел. У меня никогда не было такого опыта. Открыл то, что в головах у людей — бездна. Первое, что понял, — женщины чувствуют себя некомфортно и небезопасно в прямом общении с незнакомыми мужчинами. Поэтому дейтинг-приложения — это фильтр от сумасшедших. Потому что их, как оказалось, действительно много. Не думал, что настолько. Мужики реально едут кукухой, это я стараюсь говорить цензурно. Подчеркну, что текст был опубликован 14 февраля. Что происходит в головах у мужчин сейчас, не знаю. Боюсь туда заглядывать. Второе, что понял, — мужчины не умеют общаться. Потому что в школе мы пишем сочинения и анализируем поступки Евгения Онегина. Учим его письмо к Татьяне. Зачем? Мальчиков и девочек надо сажать, открывать чат, учить их разговаривать, общаться письменно, а потом устно, или наоборот. Школа не учит разговору и публичному выступлению. У нас все чиновники читают по бумажке. В дейтинг-приложениях мужчины чувствуют себя неуверенно и хотят только одного — вытянуть женщину побыстрее на встречу. Им кажется, что они гораздо убедительнее, когда могут развязать руки, а не язык.

Советую перед встречей с мужчиной общаться с ним достаточно долго. Переговорный процесс очень важен. Кроме того, всегда есть возможность созвониться, в том числе по видеосвязи. Встречаться нужно в публичном месте, где у женщины будет возможность уйти.

Конечно, рекомендую попробовать его всем творческим людям. Вообще удивился, что никто из русских писателей этого не сделал. Понятно, что у Льва Толстого не было возможности от лица женщины говорить с мужчинами, когда он писал «Анну Каренину». А у меня и у нас есть.

Если ничего не выходит, то нужно встать и пойти помыть посуду или заняться любыми другими бытовыми делами. И, уверяю, вдохновение придёт само, а вы в это время сделаете что-то полезное.

В том, что могу менять маски и посмотреть на себя чужими глазами. К примеру, врага или антигероя. В том числе взглядом животного, которое вообще не понимает, из-за чего люди спорят и переживают. Взгляните на себя глазами своего кота, а если у вас его нет — выдумайте и взгляните.

Не могу сказать, что нравится, но я допускаю смерть в тексте. Кстати, не все авторы со мной соглашаются. Есть те, кто никогда не убивает своих персонажей. Они считают, что описывать нужно только пережитый опыт, а опыт смерти им недоступен. С ними, конечно, можно согласиться. Но для меня творчество — это демоверсия жизни, где можно испытывать всё то, что ты никогда не делал. Достоевский тоже никогда не убивал старух. Однако пережил это состояние, как никто другой.

Да, я считаю себя феминистом, хотя бы потому что нахожусь в постоянном споре с феминистками. Могу назвать феминистское движение самым живым из мировых трендов. У них есть образ будущего, модель мира и экономические требования. Женщины в России, в частности, за последние сто с лишним лет сделали революционные вещи. Добились новых прав и улучшили качество своей жизни так, что мужчинам это не снилось. Два века назад женщины не имели избирательного права, не могли выбирать одежду, свободно перемещаться. Жена была вписана в паспорт мужа как некая собственность. Но женщины изменили себя, завоевали право распоряжаться собственным телом, создавать биографию и будущее. Женщины сегодня добились уже практически максимальных свобод. А мужчины — нет. Да, есть ещё сложность в трудоустройстве, в равенстве зарплат, и большая проблема домашнего насилия. Но женщины, я уверен, преодолеют и это. Они сильные.

Я считаю ошибкой, что на решение тактических задач потратили слишком много усилий — например, на спор о феминитивах. В то время как не были решены по-настоящему важные вопросы, связанные с насилием. Их отодвинули на второй план. Кроме того, я всякий раз говорю феминисткам, что мужчины сегодня находятся в гораздо более уязвимом положении, чем женщины. Мужчинам нужна их помощь и опыт, особенно во время фазового кризиса. Женщины переживают его лучше мужчин — они более гибкие, не строят иерархий и решают конфликты через коммуникацию. Поэтому для них так важны феминитивы, язык в целом.

Мужчины сегодня это «слабый пол». Это касается и прав, и того, как они себя идентифицируют. Мужчинам не хватает прав на самоидентификацию. Женщина может носить юбку или брюки, ходить с длинными или короткими волосами, красить ногти. Помню, как в прошлом году все активно обсуждали маникюр Дудя***, Моргенштерна***, Дани Милохина. Тогда в соцсетях это вызвало истерическую реакцию. Подчеркну, что у меня нет маникюра и я не собираюсь его делать, но я считаю важным правом других выбирать свой внешний вид. Консерваторам хочу напомнить строчки Пушкина про «дельного человека» и «красу ногтей». Для него это были не простые слова — он сам делал маникюр и отращивал длинные ногти (вспомните портрет Кипренского). Когда Пушкин побывал в Оренбургской губернии, где собирал истории крестьянской войны, то местные казаки донесли на него в полицию, описав как «антихриста», у которого «вместо ногтей на пальцах когти». Сегодня это звучит смешно, и наши страхи в будущем будут выглядеть так же.

Этот этап станет понятен, когда закончится. Но когда ты находишься внутри нового акта пьесы, ещё не знаешь, сколько он длится. Именно поэтому в культуре часто используется приставка «пост». Сейчас это пост-Гоголь-центр. А потом вдруг выяснится, что этот период имеет собственные признаки, и никакой он не «пост», а вполне самостоятельное явление.

Помню слова, которые он сказал мне, когда я выбирал название для книги. Я показывал ему варианты и услышал всего два слова — «подумай ещё». Это очень хороший совет, которым я регулярно пользуюсь. Всякий раз спрашиваю себя, есть ли у меня минута, чтобы подумать ещё раз.