Андрей Левченко«Клуб живёт только сегодняшним днём… и немножко будущим» (Часть 2)

Он совпал с открытием «Универсала». 1998-й – это как раз массовая история клубов. Мы на «Вагонке» не зарабатывали много, мы зарабатывали достаточно, чтобы жить, бухать, веселиться. До 98-го года мы были на коне, но даже при этом всё равно продолжали ездить в Польшу и продавать балалайки и напильники. Моя любимая тема была – продавать аккордеоны, они очень хорошо шли там, две цены давали. Потом машины стали гонять, крутиться, на этом в основном деньги зарабатывали. После выходных на «Вагонке» в понедельник мы уезжали в Берлин, покупали там машины, возвращались в четверг или пятницу и работали на «Вагонке» диджеями. Такая жизнь тогда была.

А одновременно с кризисом 98-го года начали открываться клубы, открылся большой зал, пошли концерты, с нами работать стал Вадим Александров. Город вообще начал развиваться с точки зрения развлечений, появлялось всё больше и больше заведений, клубов... В начале 2000-х годов мы были первыми, кто стал делать крупные концерты калининградских коллективов. И это были коммерчески успешные концерты, потому что у людей была в них потребность. На «Вагонке» ведь до этого не было их. И, начав делать концерты калининградских групп, мы заполучили их публику. Это была тусовка, которую мы хотели, – мне искренне нравились люди, которые приходили на эти концерты. Музыка была иногда спорной, но я знал людей, которые это организовывали и играли эту музыку.

Видно, не так много у нас было известных людей в то время. Помню, «Королевские ворота» написали тогда статью «Тусовщики, без которых не обойтись» или что-то такое, и я там был в первой пятёрке. Такой город был, что поделать, а мы даже не понимали этого – просто веселились и любили жизнь. Я с начала 90-х мечтал о кабриолете. За всю свою жизнь ни разу не тонировал окна, я терпеть не могу и не понимаю такой паранойи у людей. А кабриолет - этому полная противоположность. При этом я всегда улыбался, когда люди по городу ездят с открытым верхом – в городе ведь грязно, я открываю верх только на природе. До сих пор люблю кабриолеты. Хотя в последнее время я вообще почти перестал ездить на машине – езжу на велосипеде.

Ну это же логично – человек живёт, прогрессирует. Первое, что хочет купить большинство мужиков, – машину. Конечно, в 90-е, когда все занимались машинами, и город жил ими, мне тоже хотелось машину, которая выделяет тебя из потока. А потом ты понимаешь, что ты уже не можешь выделиться и даже не хочется. Это стало дорого. И со временем стали отчетливее другие ценности: родные, близкие, дом-семья и так далее.

Менялись. Мы много говорим с тобой об истории «Вагонки», но я, если честно, хотел бы говорить о другом, потому что моя формула неизменна – клуб живёт только сегодняшним днём и немножко будущим. Чуть-чуть. Клуб никогда не живёт прошлым. Если у тебя сегодня полный зал, полный танцпол, только тогда ты король.

Конечно, мне хотелось открывать новые клубы, я чувствовал в себе потенциал, мне хотелось больше движения, и я его испытал. Но за этими новыми эмоциями и говна пришло больше. Плюс, одно дело, когда ты всю жизнь на «Вагонке» с друзьями управляешь всеми процессами, а здесь вступили в силу законы бизнеса, где работают совсем другие отношения с людьми. Это была жёсткая школа, на которой я обжёгся.

Конечно. Я знал о том, что в Думе готовится этот закон, за полтора года до принятия решения. И я был единственным, кто не возбухал по этому поводу. Я всё чётко понимал – к «Вагонке» общественное мнение не расположено. Мы все в глазах народа - подонки, воры, наркоманы, у нас бен Ладен в подвале живёт. Филармонии и детские театры – это святое, к ним люди куда лояльнее. Но при этом я знал, что в законе будет прописано – всё остаётся в прежнем режиме на 49 лет. У всех, кроме меня, – у «Вагонки» прописали другую цифру. Но я и здесь молчал, потому что, если бы меня расстреляли, а «Вагонку» взорвали, большинство сказали бы: «Так ему и надо!»

Да что такое любовь? Сегодня любит, завтра не любит. Я прекрасно понимал тогда, что если что-то надо государству сделать, то это сделают. Я рад предоставленной возможности остаться на позволенное время в помещении. Но в тот момент я начал понимать, что близок конец.

Например, ребятам из «Ялты», возможно, ещё нравится это – ну и клёво, они другие, не похожие на меня, все в татухах, рэп слушают, ну и молодцы. Это другое поколение, мне в нём нечего делать.

Мы не хороним пространство. Просто я говорю: 41-го дня рождения «Вагонки» не будет. Это надоело и никому не интересно. Это последний день рождения, который отмечается. Но послушай, тут нет сюрпризов. Мы как клуб свою деятельность закончили уже давно. Я бы сравнил это с футболистом, который не играет на высоком уровне. Как Андреа Пирло, который давно уже не играет в Европе, но недавно провёл свой прощальный матч. Так и мы перестали существовать как клуб несколько лет назад. Последней, окончательной и бесповоротной точкой в этом стала смерть Сергея Смирнова. Мы обсуждали это с ним, я говорил ему: «После твоего ухода, Серёга, мы эту историю закончим». Концерт в поддержку Серёги был знаковым для нас. Я бы сказал, что именно тогда для нас эта история и закончилась. Мы больше не клуб, а концертная площадка. Клуб – это место, куда ходят люди, которых ты знаешь, где одни и те же лица. Так и было на концертах раньше. А сейчас я иногда спрашиваю перед концертом со сцены: «Кто здесь в первый раз?» И половина зала с поднятыми руками. Всё.

Сейчас уже я выхожу не всегда. Перед «Аквариумом» не выходил, к примеру. Не все артисты разрешают выходить, и не на всех концертах хочется. Я делаю это для себя. Когда я чувствую атмосферу, словно я дома, что в зале люди все свои, мне хочется их поприветствовать. Люди в клубе должны знать не только друг друга, но и тех, кто развлекает их, кто делает этот клуб. В Москве все ведь знали Синишу Лазаревича, Алексея Горобия и других чуваков, создававших клубы. Хорошие клубы – это в первую очередь личности. Конечно, жизнь показывает, что сейчас можно делать обезличенные клубы. Но именно лица создают близость. И дело тут вовсе не в тщеславии. Я живу и общаюсь с людьми, которые всегда смогут опустить меня на землю.

Да ты знаешь, я уже не хочу ничего рвать. Не переживаю на этот счёт. По-настоящему тяжёлое время, когда я переживал, было на рубеже 90-х и нулевых – когда люди уходили с «Вагонки» в «Универсал» или «Шарм». А ты сидел в пустом зале: ещё молодой, амбициозный, чувствовал, что твои друзья бросили и ушли к другим веселиться, а ты же ведь так рад всех видеть! Вот это было тяжело… А сейчас друзья уже ушли в никуда, не в клубы. Все сидят по домам, так сказать.
Конечно, мы отметим круглую дату, это надо сделать как минимум для себя, повеселимся в красном баре и везде.

Да ничего не надо. Купите билет – вот лучший подарок. Мы попытаемся сделать два разных вечера для немного разной публики, скоро опубликуем программу. Но всё будет без горькой ностальгии, мир продолжает жить.

В РПЦ.

Где-нибудь на пенсии. На Ибице (смеется). Но вряд ли. Я всю жизнь отдал клубам, и не могу загадывать так далеко. Я живу только ближайшим временем, что дальше будет, не знаю. В конце концов, я - не Флавио Бриаторе со своим Billionaire, да и мы не в Марбелье (Флавио Бриаторе - известный итальянский бизнесмен, 67 лет, открыл пять лет назад клуб Billionaire в Марбелье. – Прим. ред.). Если ещё какой-то клуб открою, то только теннисный.