Интервью с Виталием МанскимЦензуры хватает вокруг, чтобы ещё самому этим заниматься

Ну теперь он, по сути дела, уже продекларирован российской властью. И сформулирован как некая внутриполитическая доктрина.

Конечно, нет. Дело в том, что Северная Корея — это вообще аномалия. Как рождение бычков с тремя головами после чернобыльской катастрофы. Невозможно повторение системы жизни, которая установлена там. Это не диктатура, а нечто за пределами объяснимого порядка вещей в мире. И Советский Союз никогда не был Северной Кореей. Даже я полагал, когда туда ехал, что в каком-то смысле воспользуюсь машиной времени и окажусь в 37-м году. Ничего подобного. Есть некоторые внешние признаки, способные натолкнуть на мысль о некоем сходстве, но внутренне это принципиально разные состояния систем. И нигде в мире невозможно создать систему, существующую в КНДР.

Меня несколько обескураживает этот вопрос. Я бы понял, если бы он был задан где-нибудь в Северной Мексике, но мы же всё-таки говорим на русском языке в пространстве русскоязычного читателя. Несмотря на то, что я нахожусь в Латвии, а вы в Калининграде, мы в общем-то понимаем и видим, где живём, что вокруг нас происходит. Считаю, что это абсолютно не требует сейчас никаких дополнительных оценок и констатаций.

Думаю, что за 90 лет долгой жизни Горбачёва о нём уже сняты все байопики и интервью, даже я делал нечто подобное два десятилетия назад. Поэтому для меня было бы странным на закате той самой жизни встраиваться в этот ряд. Картина не столько даже о Горбачёве, сколько о времени, о роли в истории одного человека, а также о неких итогах очередной попытки России обрести свободу. Возможно, именно поэтому фильм оказался настолько востребован во всем мире.

Наивным романтиком.

Здесь нужно понимать: когда началась перестройка, её полностью поддержали практически все. Исключением оказались радикальные партократы или крайние консерваторы, и процент последних увеличивался с ходом перестройки. Они стали понимать, что у них отнимается власть, возможности. Что неминуемо разрушение советской империи, ставшей всё-таки насильственным образованием, а не естественным волеизъявлением людей и народов. Вот тогда они объединились и попытались совершить переворот, который продлился всего три дня и дал ещё больший толчок процессам децентрализации. Буквально в дни путча страна признала акты о независимости балтийских республик и позднее подписала Беловежские соглашения. То есть консерваторы только ускорили естественный процесс уничтожения СССР. Тогда для нас это было абсолютно счастливое время надежды. Боюсь, что моему поколению уже не суждено ощутить её снова в силу процессов, о которых мы говорили выше. Сегодня же изо дня в день всеми доступными методами внедряется в сознание или даже подсознание утверждение, что развал Советского Союза был величайшей геополитической катастрофой. Население покрывает ковровая пропагандистская бомбардировка, и ему кажется, что оно формулирует свои собственные мысли. Но они являются полностью навязанными.

Давайте вспомним, как возник запрос на сильную руку. Он появился на фоне вдруг откуда ни возьмись взявшейся агрессии неких чеченских боевиков на территории России. Стали взрываться жилые дома, в них погибали люди. Естественно, нужно быть совершенно холодным и бесчувственным, чтобы не возникло желание защититься. К тому же взрывы многократно увеличились благодаря работе всей массмедиа-машины. Те, кто постарше, давайте попытаемся вспомнить дни 1999 года, конец лета, как ходили по улицам военные патрули. Разумеется, на фоне такого ужаса возникает естественная потребность в сильной руке. И тут, как рояль в кустах, появляется сильный и харизматичный лидер. Это элементарные политтехнологические приёмы.

Коль скоро вы отсылаете меня к фильму «Свидетели Путина», я хочу, чтобы мы вспомнили и реакцию того же Ельцина на другие вещи, связанные с его преемником. Они были сделаны через пару месяцев после его заверений о свободе прессы. Ну да, заблуждения свойственны всем. Процесс присвоения статуса иноагента в каком-то смысле естественен для власти. Были взяты под контроль все СМИ, находившиеся в какой-либо зависимости от государства. Если они не находились в подобной зависимости, их заманивали в ловушки и они становились таковыми. И ничтожно малое количество иногда совсем небольших медийных институций оставались всё-таки независимыми. Тогда было решено ставить на них эти метки, чтобы уничтожать в том числе экономическое существование.

Вы знаете, можно, конечно, посылать сигналы волку, что нельзя есть зайцев. Или вешать таблички в лесу: «Волк, не ешь зайцев». Но он рожден, чтобы их есть. Поэтому какие-либо сигналы посылать, откровенно говоря, бессмысленно. Это скорее поддержка тех, кто готов продолжать даже не бороться, а сохранять своё достоинство.

Разве Нобелевская премия мира уберегла Сахарова от ссылки в Горький? Если мы ставим знак тождества между двумя системами, то почему должно быть как-то иначе? Тем более властью совершенно чётко дан сигнал: глава государства не поздравил нобелевского лауреата. Это абсолютный нонсенс (президент впоследствии поздравил Муратова на пленарной сессии клуба «Валдай», когда тот задавал ему вопрос про иноагентов. — Ред.). Даже Лукашенко при всей своей одиозности поздравил Светлану Алексиевич с Нобелевской премией.

Поменяйте слово «документалист» на, допустим, «быть свободным или достойным человеком». И тогда ответ станет понятен сам собой.

Я бы не радикализировал роль документалиста и роль и смысл документального кино. Фильмы, снимающиеся сегодня, пусть даже восхваляющие существующую систему, её представления о жизни, когда-нибудь станут очень важным инструментом для изучения нашего времени.

Ну, в принципе, уже один документалист там есть. Может быть, не столь известный Роман Перл*, он делал программу «Неизвестная Россия» 16+. Только один нюанс — документалисты пока вроде бы не подпадают под закон о иноагентах. Но надежд никаких нет, на мой взгляд, это вопрос времени.

Нет, ни в коем случае. Более того, я за последний год только утвердился в своей позиции. Безусловно, мы вкладываем очень много времени, сил и денег в развитие нашей онлайн-активности, площадки «Артдокмедиа». Вводим там подписку, запускаем новые фильмы, но рождение кино должно происходить исключительно в реальной жизни, на большом экране. И только после этого процесс перехода в онлайн-пространство. Хочу заметить, что даже такой гигант, как Netflix, с его сотнями миллионов подписчиков почему-то премьеры своих основных картин делает на Каннском, Венецианском и прочих фестивалях.

Как и любое свободное и независимое образование. Хочу заметить, что советская власть, когда устанавливалась в Восточной Европе, — в Польше, в Чехословакии, первое, что делала, — уничтожала различные организации. Не политические, а вообще общественные. К примеру, общество любителей пчеловодства или филателистов. Система понимает, что она невозможна при существовании параллельных общественных гражданских образований. Нужны только вертикали. Поэтому считайте, что мы как общество любителей вышивания крестиком.

Это, конечно, гремучая смесь Чечни и ЛГБТ-тематики. Официально утверждается, что чеченец не может быть геем и любое обратное высказывание является порочащим. Подобные заявления адресовали в том числе «Артдокфесту». Сначала пытались снять фильм с программы путём переговоров, но потом перешли к более понятным для себя действиям.

Ну я же нормальный человек. И, естественно, когда перехожу дорогу, жду зелёный свет. Или в темноте, в незнакомом месте, человек всегда несколько иначе группируется и включает свою бдительность. Поэтому если нахожусь в пространстве, где есть силы, проявляющие агрессию, то на это реагирую. Не могу сказать, что из-за этой агрессии не буду приезжать в Россию и делать фестиваль, однако это не значит, что я не думаю о своей безопасности.

Это рассказ о собственной жизни людям, которые не имели такого опыта. Может быть, в первую очередь собственным детям. Очень горжусь этой работой и считаю её, возможно, одной из лучших своих картин, хотя, казалось бы, в фильме я не снял ни одного кадра. Но это лишь говорит о том, что документальное кино значительно шире, чем то, как его представляют зрители. Поэтому нужны фестивали, открывающие глаза аудитории на широту всех возможностей. Я полагаю, что калининградский фестиваль «Территория кино» одна из таких пульсирующих точек большой России, и тем она ценна.

Нет. Думаю, что сейчас документальное кино в России переживает самые худшие времена. Это сказывается и на качестве картин, и на тематике.

Потому что я президент фестиваля и смотрю практически 90% российских фильмов. Ещё являюсь членом жюри многих международных фестивалей, в том числе «Оскара», и вижу картины, которые делаются в мире. К огромному сожалению, вынужден констатировать, что чем дальше, тем больше пропасть между документальным кино там и в России.

Сильно.

Да, уже пришли на отсмотр первые 40 фильмов. Игровое кино пока не видел, только документальное. И у меня есть фавориты. Называть их строго запрещено. Там есть фильмы, от которых просто снос башки.

Как мне сказали мои коллеги, давно уже состоящие в Академии, мой процент очень велик. Я где-то на 60% совпал.

Мне кажется, что никак не подвержен. Цензуры хватает вокруг, чтобы ещё самому этим заниматься.

Хороший.

Нет, я не делаю фильмы о высшей власти. Я создаю картины о свободе, а любая власть всегда ограничивает её. Поэтому мне интересна природа власти именно в контексте борьбы за свободу.

Думал и даже с Алексеем об этом говорил, но пока не складываются обстоятельства, которые могут позволить мне сделать такое кино. Я не большой любитель фильмов с героем за кадром. Если у меня есть какой-то личный стиль, то это всё-таки непосредственная коммуникация с персонажем. Так что пока он сидит или пока я не рядом с ним в тюрьме с камерой, фильм снять не получится.