Режиссёр театра Act.OpusСейчас мы можем трогать любые темы, но аккуратно

Если коротко, я работала в муниципальном учреждении и создала там проект «Пилигримы». Мы просто читали стихи, а потом произошёл спор, слабо ли мне пьесу поставить. В общем, мы вместе с девочками, с которыми я тогда дружила, написали пьесу. Я взяла за основу какие-то свои наработки, и так получился первый спектакль «Три женщины»16+, вот, наверное, с него и началась история Act.Opus.

Наверное, всё-таки ближе к театру, чем к лаборатории. Понимаете, очень сложно в Калининграде проводить большой эксперимент, и даже то, что считается в принципе по миру уже не экспериментальным, страшновато делать. Но это скорее моя личная проблема.

Начиная с полной обнажёнки на сцене и заканчивая действительно острыми, в том числе политическими и социальными темами.

Нет. Поставить такое очень проблематично. Однажды у нас выходил спектакль «Смертельный номер»16+, получилось что-то близкое к политической сатире. Там мы показали устройство абстрактного государства, один главный персонаж отвечал за воинственные действия, второй — за определённое устройство общества. И была девушка, которая боролась с этой системой. В итоге она все равно влилась, только не в эту систему, а в другую.

Это страх. Не то чтобы это самоцензура, хотя, наверное, одно предполагает другое. Это тупо страх. Потому что мы в очень шатком положении, если смотреть правде в глаза. Наш театр находится на Кирпичной, и мы не можем там ставить всё, что хотим. Саму нашу точку используем в качестве репетиционной. В основном храним там реквизит, репетируем, а всё остальное театр вынужден показывать на других площадках. Потому что к нам могут прийти и что-то сказать.

Здание принадлежит епархии.

Просто получилось так, что здание, в котором мы обитаем, административное, и по документам принадлежит епархии. При этом в нём же находится храм. Но есть и офисы, и репетиторы, и даже студия бровей.

Может быть, смущает. Это скользкая тема. Мы там находимся, потому что там очень хорошо в плане транспортной доступности, аренды. Да, есть свои минусы, но с этими минусами можно смириться.

Конечно, влияет. Это цензура, к нам могут прийти на спектакль, если поступит, например, какая-то жалоба от людей, борющихся за морально-нравственные ценности россиян. У нас был такой случай на Фрейде. Мы опубликовали рекламный пост, и какой-то сердобольный человек позвонил в епархию и пожаловался. Очень часто слышим: «Как так можно — театр в здании епархии?» А то, что там офисов столько, никого не смущает. Мы стараемся не мешать и делаем всё возможное, чтобы никого не беспокоить. Потому что мы ценим это сотрудничество, так или иначе.

Мы никем не финансируемся, сейчас полностью находимся на самоокупаемости. У нас есть постоянные зрители, которые во время пандемии оказали нам очень мощную финансовую поддержку и продолжают это делать. То есть, можно сказать, что у нашего театра есть меценаты. И ещё мы самостоятельны в том смысле, что раньше были подчинены гораздо большей цензуре. Вообще не могли показывать очень многие вещи, даже элементарно спектакль с ненормативной лексикой или какие-то описания, не могли трогать тему секса, социальные темы, в том числе феминизм. А сейчас мы можем трогать любые темы, но аккуратно.

У нас есть такие спектакли. Вообще есть всего три слова и их производные, которые запрещены нашим законодательством. И мы стараемся их избегать.

Да, практически любой частный театр можно назвать независимым. Мы можем поднимать разные темы. Повторю: это моя проблема. Я не хочу их поднимать, потому что мне сейчас страшно потерять свой театр.

Современный театр должен быть актуальным. Он может быть сколь угодно напичкан новшествами, мультимедиа-приёмами, оригинальными режиссёрскими решениями, однако, если он неактуален и находится где-то в забвении, то это плохой театр.

Конечно, должен, у нас даже в описании говорится — остросоциальный театр. На самом деле, если вот так вот пройтись по последним спектаклям, которые мы ставили, за исключением авангардных постановок, то они в общем-то абсолютно остросоциальные.

Например, воспитание детей, отношение к родине и родины к людям, алкоголизм. У нас был учебный спектакль про девочку из детдома. В нём рассказывалось о предвзятом отношении в семье к воспитанникам таких учреждений. Или постановка «Хорошо бы после этого проснуться»18+, где мы говорили о психологической помощи. Важная мысль, что каждый из нас замкнут в своей проблеме или трагедии и здорово, если мы можем этим поделиться. Не надо открещиваться от людей, вполне возможно, что они не такие уж плохие.

Помимо очевидных творческих моментов, мы стараемся находиться на одной волне со зрителем. Всегда всё объясним, помогаем, активны в соцсетях и вполне можем ответить в час ночи. Ко всем ступеням создания спектакля относимся очень трепетно. То есть, условно, не думаю, что хотя бы один частный театр в Калининградской области платит авторские отчисления за спектакли, которые ставит. Мало кто вообще, наверное, задумывается не просто о своём театре, а глобально о том, что происходит в городе с театральной жизнью. Часто меня спрашивают, почему я не перееду в Питер, там творческая среда побольше, откровенно говоря. Но у меня нет желания туда переезжать. Хочу, чтобы в Калининграде было классно.

Да просто люди, которым интересно было бы играть в театре. Но очевидно, что одного желания недостаточно. Мы устраиваем пробы, разговариваем, чтобы понять, наш человек или нет. К тому же очень важен возраст — не больше 35 лет: пока наш театр должен оставаться молодым. Да у меня просто и нет таких возрастных ролей. Персонажи, которых играют актёры, молодые, а кого необходимо, мы немножко состариваем, но это единичные случаи.

У меня есть режиссёрское образование. Во-первых, оно среднее, и я этого не скрываю, считаю, что это абсолютно нормально. А во-вторых, оно не совсем театральное, скорее про театрализованные мероприятия, концерты. Конечно, проходила все театральные дисциплины и актёрское мастерство. Красный диплом, между прочим. Но все знания, которыми обладаю сейчас, — заслуга самообразования. Потому что, когда только начинала, вообще ничего не знала о театре. И только потом начала развиваться, читать книги по режиссуре, сценарному мастерству. Очень редко, кстати, обращаюсь к программе, которую проходят в профильных университетах, в основном читаю современные книги.

Нет, не отвергаю, потому что отвергать её было бы глупо. Даже учеников, которые у меня есть, знакомлю с методами Станиславского в обязательном порядке. Поскольку наши актёры без специального образования, то мы, конечно, даём им какую-то базу. Но мы также рассматриваем всегда Мейерхольда, Брехта, Гротовского, из современных даю Ивану Чаббак. Мне, кстати, очень не нравится, когда люди, особенно близкие к театру, говорят о том, что Станиславский это наше всё, нужно играть только по нему, и важны только истинные переживания. Полагаю, он писал все свои труды с расчётом, что дальше они будут модернизироваться и отвечать современным требованиям. Нельзя в 2021 году играть по системе, разработанной очень давно. Её необходимо усовершенствовать, дополнить в любом случае.

Наверное, создаю интуитивно. То есть, у меня нет такого, что вот есть какой-то план, и я должна по нему идти. Вот если мне взбредёт что-то в голову, то я поставлю. Так происходило со «Смертельным номером»16+, например, или с «Фрейдом»18+.

Тема должна подходить и стиль написания. К примеру, у нас было два спектакля барнаульского драматурга Олега Канина. Мы не отчисляли ему авторских, он сам мне написал и предложил на выбор свои пьесы. А ещё первого мая у нас премьера спектакля «Кислород»16+ по пьесе Ивана Вырыпаева.

На деньги от продажи билетов. У нас не бывает пустых залов. Полноценную зарплату, конечно, мы платить не можем, но переводим небольшие гонорары всем актёрам. Мы платим дизайнерам, звукооператору, авторские отчисления.

Очень люблю психологию, два года училась на психолога, и эта тема преследует меня постоянно. Меня привлекла мысль о том, насколько у людей отличаются понятия ценностей, нормы и как вообще возможно причинить вред другому человеку. Начала копаться, смотрела разные истории про разных серийных убийц, маньяков. Осознала, что практически у всех из них всё начиналось с детства. Возможно, они не выросли бы такими жестокими монстрами, если бы родители, да и обычные люди относились к ним по-другому. Если бы их ценили и уважали. Это и стало красной нитью всего спектакля.

Мы говорим, что в том числе общество должно взять на себя ответственность. Не только сами люди, совершающие такие злодеяния, но и социум. В хорошем обществе, в семье, где тебя любят и ценят, вряд ли вырастет человек, способный оторвать голову другому. Вопрос о генетических заболеваниях и предрасположенности мы здесь не рассматриваем. Это отдельный случай.

Когда-то он был именно таким. Таким образом мы хотели показать, что эти люди живут среди нас. Серийным маньяком может оказаться каждый. Мы никогда не знаем, кто нас может подстерегать в подворотне. Это очень страшные вещи, и люди должны про это знать. И поэтому момент погружения и взаимодействия с серийным убийцей один на один — очень важный. Поскольку мы показывали спектакль второй раз уже после пандемии, то из-за ограничений убрали по максимуму всю иммерсивность и стараемся не контактировать со зрителями. Сейчас мы приглашаем их на танец с серийным убийцей. А раньше мы водили зрителей по зданию, шла актриса в своём образе, рассказывала про маньяков, вела с людьми какой-то диалог.

Мне нравятся пластические спектакли, это моя слабая сторона. Актёры меня иногда стебут, что любой новый спектакль обязательно будем танцевать. У нас есть штатный хореограф Лера Муромцева, которая ставит очень классную хореографию. Она легко считывается и современная, что очень важно. Лера всегда понимает, чего я хочу. Например, у нас есть пластический спектакль «Лабиринт травы»16+, и там такая сумасшедшая хореография: ребята танцуют на костылях. Это просто невероятно. Не знаю, как они это делают, потому что мне кажется, что тело физически не может в такое выгибаться.

В том, что во многих персонажах есть шанс узнать себя. Например, узнаю себя в бактерии, вижу в ней свою токсичность. Она всех хейтит, ей всегда всё не нравится. Как разумный человек, я понимаю, что так быть не должно. Есть там и другой персонаж — великий патриот, он ходит в футболке с надписью «Мы русские, с нами бог» и доводит до абсурда то, во что верит. Это важно, когда через спектакль человек может на себя посмотреть со стороны, если он, конечно, себя там узнает. Перед нами стояла задача передать труды Фрейда таким образом, чтобы зритель, не имеющий никакого отношения к психологии и психоанализу, пришел и всё понял. Думаю, мы эту задачу выполнили: спектакль понятен и к тому же популярен.

Я бы сказала, что у нас толерантный и интеллектуальный зритель.

Это зритель, который осознаёт, что существует другая точка зрения на любую проблему, помимо его собственной, и он готов её принять. Он не станет воспринимать другое мнение в штыки или считать, что был им оскорблен. А интеллектуален, потому что я вижу людей, которые приходят. Если говорить о возрасте, то это где-то 30-35 лет. И признаюсь, у нас практически не бывает проблем со зрителями. Нет такого, что кто-то уходит во время спектакля. Кроме того, мы не против, если зритель во время спектакля пересаживается или встаёт и на что-то смотрит. Наоборот — приветствуем эту практику.

Думаю, что я ещё не поставила такого спектакля.

Мы готовим для зрителей две премьеры. Первый спектакль — «Неприкасаемая», про феминизм, домашнее насилие и вообще насилие по отношению к женщине. А самое главное, мы затрагиваем в том числе и тему, когда женщина становится тираном, а не жертвой. То есть мне очень важно рассмотреть эту позицию не однобоко. Не хотелось выставить женщину так, чтобы все её жалели. Хотелось показать её сильной, способной бороться, и в то же самое время продемонстрировать, что абьюзивными отношения могут быть не только со стороны мужчин. Вторая постановка — «Кислород». Всё будет происходить в баре, и одна из задач актёров — напоить зрителя. Так он поймёт спектакль душой. Если коротко обозначить, о чём он, скажу, что про любовь и великодержавный пафос.

Не изменила. Мне как зрителю очень хочется в какой-нибудь выходной, когда у меня нет собственных спектаклей, сходить в театр. Ну не могу я пойти в драмтеатр, что мне там смотреть? Хотя на малую сцену туда раньше всегда ходила. Живым театром можно назвать только тот, который, опять же, актуален.

Они должны быть, в процентном соотношении 70 на 30, где большая часть — современная драматургия, малая — классика, а не наоборот. Классический театр не готов к чему-то новому. Слышала, что некоторые актёры, игравшие в потрясающем спектакле «Черная кошка, белый кот»16+ в драмтеатре, признавались, что им было стыдно участвовать в постановке. Стыдно, потому что они к другому привыкли, не готовы к новому. Думаю, сегодня уже не должно быть такого трепетного и высокопарного отношения к театру.

Мне кажется, нет. Нам не надо поклоняться, не надо этому служить. Всё должно быть проще.

Мне кажется, он всё место в моей жизни занимает. Бывают такие моменты, когда я его ненавижу. Это правда. Как бы ты ни любил то, чем занимаешься, такое зачастую случается. Но иногда чувствуешь себя так круто, когда думаешь : ты сам это создал, весь театр. И люди, которые здесь работают, — твои люди, они борются за ту же самую идею, которую ты когда-то придумал. Это такое сумасшедшее чувство, аж мурашки по коже.